Минимум до окончания войны или навсегда. Не вижу о чем и с кем беседовать. Что происходит - разрыв пропастью. Оставляю эту стартовую страницу чтобы такой адрес форума не был использован кем-то с другими целями. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ПРЕМОДЕРАЦИЮ не читаю. Вопросы принимаются на почте сайта: info[собачка]zhistory.org.ua Переход на сайт ZHISTORY (пока/если действует)...
Отправлено: 23.01.10 16:55. Заголовок: О репрессиях при Сталине
Выделено из ветки "Палата" "marata". В связи с тем, что некоторые "ИА" вполне серьезно доказывают, что в СССР при Сталине была полная свобода, равенство и братство народов-граждан СССР.
Всех заложил, и лучшего друга, и даже родную жену.
Вы, извините, абсолютно тупой пост написали про Солженицына. По Дьякову есть документы.
Если бы у ГБ был бы хоть один листок на Солженицына, то его бы полоскали на всех перекрестках уже в 70-е. А доносы писались на бумаге и подшивались в дело ЗК. А так вышел только злобный пук ГБ из серии ОБС.
И чтоб меня окончательно растрогать, он рисует такую картину: в Москве у меня жена. Без мужа она вынуждена ходить по улицам одна, иногда и ночью. На улицах часто раздевают. Вот эти самые блатные, которые бегут из лагерей. (Нет, которых вы амнистируете!) Так неужели я откажусь сообщить оперуполномоченному о готовящихся побегах блатных, если мне станет это известно? Что ж, блатные -- враги, враги безжалостные, и против них, пожалуй, все меры хороши... Там уж хороши, не хороши, а главное -- сейчас выход хороший. Это как будто и -- Можно. Это -- можно. Ты сказал! Ты сказал, а бесу только и нужно одно словечко! И уже чистый лист порхает передо мной на стол:
"Обязательство. Я, имя рек, даю обязательство сообщать оперуполномоченному лагучастка о готовящихся побегах заключенных..."
-- Но мы говорили только о блатных! -- А кто же бегает кроме блатных?.. Да как я в официальной бумаге напишу "блатных"? Это же жаргон. Понятно и так. -- Но так меняется весь смысл! -- Нет, я-таки вижу: вы -- не наш человек, и с вами надо разговаривать совсем иначе. И -- не здесь. О, какие страшные слова -- "не здесь", когда вьюга за окном, когда ты придурок и живешь в симпатичной комнате уродов! Где же это "не здесь?" В Лефортово? И как это -- "совсем иначе"? Да в конце концов ни одного побега в лагере при мне не было, такая ж вероятность, как падение метеорита. А если и будут побеги -- какой дурак будет перед тем о них разговаривать? А значит, я не узнаю. А значит, мне нечего будет и докладывать. В конце концов это совсем неплохой выход... Только... -- Неужели нельзя обойтись без этой бумажки? -- Таков порядок. Я вздыхаю. Я успокаиваю себя оговорочками и ставлю подпись о продаже души. О продаже души для спасения тела. Окончено? Можно идти? О, нет. Еще будет "о неразглашении". Но еще раньше, на этой же бумажке: -- Вам предстоит выбрать псевдоним. Псевдоним?.. Ах, кличку! Да-да-да, ведь осведомители должны иметь кличку! Боже мой, как я быстро скатился! Он-таки меня переиграл. Фигуры сдвинуты, мат признан. И вся фантазия покидает мою опустевшую голову. Я всегда могу находить фамилии для десятка героев. Сейчас я не могу придумать никакой клички. Он милосердно подсказывает мне: -- Ну, например, Ветров. И я вывожу в конце обязательства -- ВЕТРОВ. Эти шесть букв выкаляются в моей памяти позорными трещинами. Ведь я же хотел умереть с людьми! Я же гогов был умереть с людьми! Как получилось, что я остался жить во псах?.. А уполномоченный прячет мое обязательство в сейф -- это его выработка за вечернюю смену, и любезно поясняет мне: сюда, в кабинет приходить не надо, это навлечет подозрение. А надзиратель Сенин -- доверенное лицо, и все сообщения (доносы!) передавать незаметно через него. Так ловят птичек. Начиная с коготка.
1963 new пишет:
цитата:
Если бы у ГБ был бы хоть один листок на Солженицына, то его бы полоскали на всех перекрестках уже в 70-е.
Итак, вместе с КГБ они славно потрудились. Каков же этот Солженицын? - Ясно, каков: с самого детства - трус; честолюбец; предатель; антисемит. - (Тут, «со слов Симоняна», очень кстати басня об «антисемитском» происхождении моего школьного шрама на лбу, - об этом в «Зернышке», глава «Сквозь чад» 4, басня эта потом разрабатывалась и в других гебистских публикациях.) - Нарочно подстроил собственный арест с фронта в конце войны. Старался засадить в тюрьму друзей и знакомых (но МГБ, из доброты и гуманности, никого не посадило и даже не допросило). Весь лагерный срок ретивый стукач. - (И опять со ссылкой на Симоняна - несусветная дичь про «52 тетрадных страницы неподражаемо мелким почерком», якобы написанные весной 1952 в каторжном Экибастузском лагере - еще взроенном нашим недавним мятежом, и сразу после моей раковой операции - с единственной целью опорочить Симоняна. Да где ж та тетрадь? приведите же эти нигде, никогда, никем, в том числе и Ржезачем, ни словом не цитированные 52 страницы! - И эту грубую дичь усердно пробуют повторить и теперь, спустя четверть столетия.)
Да где ж та тетрадь? приведите же эти нигде, никогда, никем, в том числе и Ржезачем, ни словом не цитированные 52 страницы! - И эту грубую дичь усердно пробуют повторить и теперь, спустя четверть столетия.)
Отправлено: 28.01.10 13:06. Заголовок: 1963 new пишет: Это..
1963 new пишет:
цитата:
Это из тех 52-х или другое?
А какая разница? Тетрадку в дело подшить было трудновато. Возможно не сохранилась. Тогда ведь не знали, кем впоследствии будет Солженицын. А так очевидно, что Солженицын был лагерным стукачом. Против этого есть что возразить?
1963 new
Сообщение: 112
Зарегистрирован: 20.11.09
Откуда: Москва
Репутация:
1
Отправлено: 28.01.10 13:10. Заголовок: alexis18 пишет: А т..
alexis18 пишет:
цитата:
А так очевидно, что Солженицын был лагерным стукачом. Против этого есть что возразить?
Нет, нечего. Произведения Солженицыеа Вы лучше меня знаете.
Радищева вывезли на этап в кандалах и по случаю холодной погоды набросили на него "гнусную нагольную шубу", взятую у сторожа. Однако, Екатерина немедленно вослед распорядилась: кандалы снять и все нужное для пути доставить. Но Анну Скрипникову в ноябре 1927-го отправили из Бутырок в этап на Соловки в соломенной шляпе и летнем платье (как она была арестована летом, а с тех пор ее комната стояла запечатанная, и никто не хотел разрешить ей взять оттуда свои же зимние вещи).
Отличать политических от уголовных - значит уважать их как равных соперников, значит признавать, что у людей могут быть взгляды. Так даже арестованный политический ощущает политическую свободу!
Но с тех пор, как все мы - каэры, а социалисты не удержались на политах, - с тех пор только смех заключенных да недоумение надзирателя мог ты вызвать протестом, чтоб тебя, политического, не смешивали с уголовными. "У нас - все уголовные" - искренно отвечали надзиратели.
Это смешение, эта первая разящая встреча происходит или в воронке, или в столыпинском вагоне. До сих пор как бы ни угнетали, пытали и терзали следствием - это все исходило от голубых фуражек, ты не смешивал их с человечеством, ты видел в них только наглую службу. Но зато твои однокамерники, хотя б они были совсем другие по развитию и опыту, чем ты, хотя б ты спорил с ними, хотя б они на тебя и стучали - все они были из того же привычного, грешного и обиходливого человечества, среди которого ты провел всю жизнь.
Вталкиваясь в столыпинское купе ты и здесь ожидаешь встретить только товарищей по несчастью. Все твои враги и угнетатели остались по ту сторону решетки, с этой ты их не ждешь. И вдруг ты поднимаешь голову к квадратной прорези средней полки, к этому единственному небу над тобой - и видишь там три-четыре - нет, не лица! нет, не обезьяньих морды, у обезьян хоть чем-то должна быть похожа на образ! - ты видишь жестокие гадкие хари с выражением жадности и насмешки. Каждый смотрит на тебя как паук, нависший над мухой. Их паутина - эта решетка, и ты попался! Они кривят рты, будто собираются куснуть тебя избоку, они при разговоре шипят, наслаждаясь этим шипением больше, чем гласными и согласными звуками речи - и сама речь их только окончаниями глаголов и существительных напоминает русскую, она - тарабарщина.
Эти странные гориллоиды скорее всего в майках - ведь в столыпине духота, их жилистые багровые шей, их раздавшиеся шарами плечи, их татуированные смуглые груди никогда не испытывали тюремного истощения. Кто они? Откуда? Вдруг с одной такой шеи свесится - крестик! да, алюминиевый крестик на веревочке. Ты поражен и немного облегчен: среди них верующие, как трогательно; так ничего страшного не произойдет. Но именно этот "верующий" вдруг загибает в крест и в веру (ругаются они отчасти по-русски) и сует два пальца тычком, рогатинкой, прямо тебе в глаза - не угрожая, а вот начиная сейчас выкалывать. В этом жесте "глаза выколю, падло!" - вся философия их и вера! Если уж глаз твой они способны раздавить как слизняка - так что на тебе и при тебе они пощадят? Болтается крестик, ты смотришь еще не выдавленными глазами на этот дичайший маскарад, и теряешь систему отсчета: кто из вас уже сошел с ума? кто еще сходит?
В один миг трещат и ломаются все привычки людского общения, с которыми ты прожил жизнь. Во всей твоей прошлой жизни - особенно до ареста, но даже и после ареста, но даже отчасти и на следствии - ты говорил другим людям слова, и они отвечали тебе словами, и эти слова производили действие, можно было или убедить, или отклонить, или согласиться. Ты помнишь разные людские отношения - просьбу, приказ, благодарность, - но то, что застигло тебя здесь - вне этих слов и вне этих отношений. Посланником харь спускается вниз кто-то, чаще всего плюгавенький малолетка, чья развязность и наглость омерзительнее втройне, и этот бесенок развязывает твой мешок и лезет в твои карманы - не обыскивая, а как в свои! С этой минуты ничто твое - уже не твое, и сам ты - только гуттаперчивая болванка, на которую напялены лишние вещи, но вещи можно снять. Ни этому маленькому злому хорьку, ни тем харям наверху нельзя ничего объяснить словами, ни отказать, ни запретить, ни выпроситься! Они - не люди, это объяснилось тебе в одну минуту. Можно только - бить! Не ожидая, не тратя времени на шевеление языка - бить! - или этого ребенка, или тех крупных тварей наверху.
Но снизу вверх тех трех - как ты ударишь? А ребенка, хоть он гадкий хорек, как будто тоже бить нельзя? можно только оттолкнуть мягонько?.. Но и оттолкнуть нельзя, потому что он тебе сейчас откусит нос, или сверху тебе сейчас проломят голову (да у них и ножи есть, только они не станут их вытаскивать, об тебя пачкать).
Ты смотришь на соседей, на товарищей - давайте же или сопротивляться или заявим протест! - но все твои товарищи, твоя Пятьдесят Восьмая, ограбленные поодиночке еще до твоего прихода, сидят покорно, сгорблено, и смотрят хорошо еще если мимо тебя, а то и на тебя, так обычно смотрят, как будто это не насилие, не грабеж, а явление природы: трава растет, дождик идет.
А потому что - упущено время, господа, товарищи и братцы! Спохватываться - кто вы, надо было тогда, когда Стружинский сжигал себя в вятской камере и раньше еще того, когда вас объявляли "каэрами".
Итак, ты даешь снять с себя пальто, а в пиджаке твоем прощупана и с клоком вырвана зашитая двадцатка, мешок твой брошен наверх, проверен, и все, что твоя сентиментальная жена собрала тебе после приговора в дальнюю дорогу, осталось там, наверху, а тебе в мешочке сброшена зубная щетка...
Хотя не каждый подчинялся так в 30-е и 40-е годы, но девяносто девять.Немногие случаи рассказывали мне, когда трое спаянных (молодых и здоровых человека) устраивали против блатарей - но не общую справедливость защищая, не всех, грабимых рядом, а только себя, - вооруженный нейтралитет.
Как же это могло стать? Мужчины! офицеры! солдаты! фронтовики!
Чтобы смело биться, человеку надо к этому бою быть готовым, ожидать его, понимать его цель. Здесь же нарушены все условия: никогда не знав раньше блатной среды, человек не ждал этого боя, а главное - совершенно не понимает его необходимости, до сих пор представляя (неверно), что его враги - это голубые фуражки только. Ему надо воспитываться, пока он поймет, что татуированные груди - это задницы голубых фуражек, это то откровение, которое погоны не говорят вслух: "умри ты сегодня, а я завтра!" Новичок-арестант хочет считать себя политическим, то есть: он - за народ, а против них - государство. А тут неожиданно сзади и сбоку нападает какая-то поворотливая нечисть, и все разделения смешиваются, и ясность разбита в осколки. (И нескоро арестант соберется и разберется, что нечисть, выходит - с тюремщиками заодно.)
Чтобы смело биться, человеку надо ощущать защиту спины, поддержку с боков, землю под ногами. Все эти условия разрушены для Пятьдесят Восьмой. Пройдя мясорубку политического следствия, человек сокрушен телом: он голодал, не спал, вымерзал в карцерах, валялся избитый. Но если бы только телом! - он сокрушен и душой. Ему втолковано и доказано, что и взгляды его, и жизненное поведение, и отношения с людьми - все было неверно, потому что привело его к разгрому. В том комочке, который выброшен из машинного отделения суда на этап, осталась только жажда жизни, и никакого понимания. Окончательно сокрушить и окончательно разобщить - вот задача следствия по 58-й статье. Осужденные должны понять, что наибольшая вина их на воле была - это попытка как-нибудь сообщаться или объединяться друг с другом помимо парторга, профорга и администрации. В тюрьме это доходит до страха всяких коллективок: одну и ту же жалобу высказать в два голоса или на одной и той же бумаге подписаться двоим. Надолго теперь отбитые от всякого объединения лже-политические не готовы объединиться и против блатных. Так же не придет им в голову иметь для вагона или пересылки оружие - нож или кистень. Во-первых - зачем оно? против кого? Во-вторых, если его применишь ты, отягченный зловещей 58-ю статьею - то по пересуду ты можешь получить и расстрел. В-третьих, еще раньше, при обыске, тебя за нож накажут не так, как блатаря: у него нож - это шалость, традиция, несознательность, у тебя - террор.
И наконец, большая часть посаженных по 58-й - это мирные люди (а часто и старые, и больные), всю жизнь обходившиеся словами, без кулаков - и не готовые к ним теперь, как и раньше.
А блатари не проходили такого следствия. Все их следствие - два допроса, легкий суд, легкий срок, и даже этого легкого срока им не предстоит отбыть, их отпустят раньше: или амнистируют или они убегут. В.И.Иванов (ныне из Ухты) девять раз получал 162-ю (воровство), пять раз 82-ю (побег), всего 37 лет заключения - и "отбыл" их за пять-шесть лет.
Никто не лишал блатаря его законных передач и во время следствия - обильных передач из доли товарищей по воровству, оставшихся на свободе. Он не худел, не слабел ни единого дня - и вот в пути подкармливается за счет фраеров.Фраер - это не вор, то есть не "Человек" (с большой буквы). Ну, попросту: фраера - это остальное, не воровское человечество.
Воровские и бандитские статьи не только не угнетают блатного, но он гордится ими - и в этой гордости его поддерживают все начальники в голубых погонах или с голубыми окаемками: "Ничего, хотя ты бандит и убийца, но ты же не изменник родины, ты же наш человек, ты исправишься". По воровским статьям нет одиннадцатого пункта - об организации. Организация не запрещена блатарям - отчего же? - пусть она содействует воспитанию чувств коллективизма, так нужных человеку нашего общества. И отбор оружия у них - это игра, за оружие их не наказывают - уважают их закон ("им иначе нельзя"). И новое камерное убийство не удлинит срока убийцы, а только украсит его лаврами.
(Это все уходит очень глубоко. В трудах прошлого века люмпен-пролетариат осуждался разве только за некоторую невыдержанность, непостоянство настроения. А Сталин всегда тяготел к блатарям - кто ж ему грабил банки? Еще в 1901 году сотоварищами по партии и тюрьме он был обвинен в использовании уголовников против политических противников. С 20-х годов родился и услужливый термин социально-близкий. В этой плоскости и Макаренко: ЭТИХ можно исправить. (По Макаренко,"Флаги на башнях". исток преступлений - только "контрреволюционное подполье"). Нельзя исправить ТЕХ - инженеров, священников, эсеров, меньшевиков.)
Отчего ж не воровать, коли некому унять? Трое-четверо дружных и наглых блатарей владеют несколькими десятками запуганных придавленных лже-политических.
С одобрения начальства. На основе Передовой Теории.
Но если не кулачный отпор - то отчего жертвы не жалуются? Ведь каждый звук слышен в коридоре, и вот он медленно прохаживается за решеткою конвойный солдат.
Да, это вопрос. Каждый звук и жалобное хрипение слышны, а конвоир все прохаживается - почему ж не вмешается он сам? В метре от него, в полутемной пещере купе грабят человека - почему ж не заступится воин государственной охраны.
А вот по тому самому. Ему внушено тоже.
И - больше: после многолетнего благоприятствия, конвой и сам склонился к ворам. Конвой и САМ СТАЛ ВОР.
С середины 30-х годов и до середины 40-х, в это десятилетие величайшего разгула блатарей и нижайшего угнетения политических - никто не припомнит случая, чтобы конвой прекратил грабеж политического в камере, в вагоне, в воронке. Но расскажут вам множество случаев, как конвой принял от воров награбленные вещи и взамен принес им водки, еды (послаще пайковой), курева. Эти примеры уже стали хрестоматийными.
У конвойного сержанта ведь тоже ничего нет: оружие, скатка, котелок, солдатский паек. Жестоко было бы требовать от него, чтобы он конвоировал врага народа в дорогой шубе или в хромовых сапогах, или с кешером городских богатых вещей - и примирился бы с этим неравенством. Да ведь отнять эту роскошь - тоже форма классовой борьбы? А какие еще тут есть нормы?
В 1945-46 годах, когда заключенные тянулись не откуда-нибудь, а из Европы, и невиданные европейские вещи были надеты на них и лежали в их мешках - не выдерживали и конвойные офицеры. Служебная судьба, оберегшая их от фронта, в конце войны оберегла их и от сбора трофеев - разве это было справедливо?
Так не случайно уже, не по спешке, не по нехватке места, а из собственной корысти - смешивал конвой блатных и политических в каждом купе своего столыпина. И блатари не подводили: вещи сдирались с бобров (Бобры - богатые зэки с барахлом и бацилами, то есть с жирами.) и поступали в чемоданы конвоя.
Но как быть, если бобры-то в вагон загружены, и поезд уже идет, а воров - нет и нет, ну просто не подсаживают, сегодня их не этапируют ни одна станция? Несколько случаев известно и таких.
В 1947 году из Москвы во Владимир для отбывания сроков во Владимирском централе везли группу иностранцев, у них были богатые вещи, это показывало первое раскрытие чемодана. Тогда конвой сам начал в вагоне систематический отбор вещей. Чтобы ничего не пропустить, заключенных раздевали догола и сажали на пол вагона близ уборной, а тем временем просматривали и отбирали вещи. Но не учел конвой, что везет-то их не в лагерь, а в серьезную тюрьму. По прибытии туда И.А.Корнеев подал письменную жалобу, все описав. Нашли тот конвой, обыскали самих. Часть вещей еще нашлась и вернули ее владельцам, невозвращенное владельцам оплатили. Говорили, что конвою дали по 10 и 15 лет. Впрочем это проверить нельзя, да и статья воровская, не должны засидеться.
Однако этот случай исключительный, и умерь свою жадность вовремя, начальник конвоя понял бы, что здесь лучше не связываться. А вот случай попроще, и тем подает он надежду, что не один такой был. В столыпине Москва-Новосибирск в августе 1945 года (в нем этапировался А.Сузи) тоже не случилось воров. А путь предстоял долгий, столыпины тянулись тогда. Не торопясь, начальник конвоя объявил в удобное время обыск - по одиночке с вещами в коридоре. Вызываемых раздевали по тюремным правилам, но не в этом таился смысл обыска, потому что обысканные возвращались в свою же набитую камеру, и любой нож, и любое запретное можно было потом из рук в руки передавать. Истинный обыск был в пересмотре всех личных вещей - надетых и из мешков. Здесь, у мешков, не скучая весь долгий обыск простоял с надменным неприступным видом начальник конвоя, офицер, и его помощник, сержант. Грешная жажда просилась наружу, но офицер замыкал ее притворным безразличием. Это было положение старого блударя, который рассматривает девочек, но стесняется посторонних, да и самих девочек тоже, не знает, как подступиться. Как ему нужны были несколько воров! Но воров в этапе не было.
В этапе не было воров, но были такие, кого уже коснулось и заразило воровское дыхание тюрьмы. Ведь пример воров поучителен и вызывает подражание: он показывает, что есть легкий путь жить в тюрьме. В одном из купе ехали два недавних офицера - Санин (моряк) и Мерешков. Они были оба по 58-й, но уже перестраивались. Санин при поддержке Мерешкова объявил себя старостой купе и попросился через конвоира на прием к начальнику конвоя (он разгадал эту надменность, ее нужду в своднике!). Небывалый случай, но Санина вызвали и где-то там состоялась беседа. Следуя примеру Санина, попросился кто-то из другого купе. Был принят и тот.
А наутро хлеба выдали не 550 граммов, как был в то время этапный паек, а - двести пятьдесят.
Пайки роздали, начался тихий ропот. Ропот, - но боясь "коллективных действий" эти политические не выступали. Нашелся только один, кто громко спросил у раздатчика:
- Гражданин начальник! А сколько эта пайка весит?
- Сколько положено, - ответили ему.
- Требую перевески, иначе не возьму! - громко заявил отчаянный.
Весь вагон затаился. Многие не начинали паек, ожидая, что перевесят и им. И тут-то пришел во всей своей непорочности офицер. Все молчали, и тем тяжелее, тем неотвратимее придавили его слова:
- Кто тут выступил против советской власти?
Обмерли сердца. (Возразят, что это - общий прием, что это и на воле любой начальник заявляет себя советской властью и поди с ним поспорь. Но для запуганных, только что осужденных за антисоветскую деятельность - страшней.)
- Кто тут поднял МЯТЕЖ из-за пайки? - настаивал офицер.
- Гражданин лейтенант, я хотел только ..., - уже оправдывался во всем виноватый бунтарь.
- Ах, это ты, сволочь? Это тебе не нравится советская власть?
(И за чем бунтовать? зачем спорить? Разве не легче съесть эту маленькую пайку, перетерпеть, промолчать?.. А вот теперь встрял...)
- ... Падаль вонючая! Контра! Тебя самого повесить - а ты еще пайку вешать?! Тебя, гада, советская власть поит-кормит - и ты еще недоволен? Знаешь, что за это будет?..
Команда конвою: "Заберите его!" Гремит замок. "Выходи, руки назад!" Несчастного уводят.
- Еще кто недоволен? Еще кому перевесить?
(Как будто что-то можно доказать! Как будто где-то пожалуешься, что было двести пятьдесят и тебе поверят, а лейтенанту не поверят, что было точно пятьсот пятьдесят.)
Битому псу только плеть покажи. Все остальные оказались довольны, и так утвердилась штрафная пайка НА ВСЕ ДНИ долгого путешествия. И сахара тоже не стали давать - его брал конвой.
(Это было в лето двух великих Побед - над Германией и над Японией, побед, которые извеличат история нашего Отечества, и внуки и правнуки будут их изучать.)
Проголодали день, проголодали два, несколько поумнели, и Санин сказал своему купе: "Вот что, ребята, так пропадем. Давайте, у кого есть хорошие вещи - я выменяю, принесу вам пожрать". Он с большой уверенностью одни вещи брал, другие отклонял (не все соглашались и давать - так никто ж их и не вынуждал!). Потом попросился на выход вместе с Мерешковым, странно - конвой их выпустил. Они ушли с вещами в сторону купе конвоя и вернулись с нарезанными буханками хлеба и с махоркой. Это были те самые буханки - из семи килограммов, не додаваемых на купе в день, только теперь они назначались не всем поровну, а лишь тем кто дал вещи.
И это было вполне справедливо: ведь все же признали, что они довольны и уменьшенной пайкой. И справедливо было потому, что вещи чего-то стоят, за них надо же платить. И в дальнем загляде тоже справедливо: ведь это слишком хорошие вещи для лагеря, они все равно обречены там быть отняты или украдены.
А махорка была - конвоя. Солдаты делились с заключенными своею кровной махрой - но и это было справедливо, потому что они тоже ели хлеб заключенных и пили их сахар, слишком хороший для врагов. И, наконец, справедливо было то, что Санин и Мерешков, не дав вещей, взяли себе больше, чем хозяева вещей - потому что без них бы это все и не устроилось.
И так сидели, сжатые в полутьме, и одни жевали краюхи хлеба, принадлежащие соседям, а те смотрели на них. Прикуривать же конвой не дал поодиночке, а в два часа раз - и весь вагон заволакивался дымом, как будто что горело. Те, кто сперва с вещичками жались, - теперь жалели, что не дали Санину, и просили взять у них, но Санин сказал - потом.
Эта операция не прошла бы так хорошо и так до конца, если б то не были затяжные поезда и затяжные столыпины послевоенных лет, когда их и перецепляли, и на станциях держали, - так зато без после войны и вещичек бы тех не было, за которыми гоняться. До Куйбышева ехали неделю - и всю неделю от государства давали только двести пятьдесят граммов хлеба (впрочем, двойную блокадную норму), сушеную воблу и воду. Остальной хлеб нужно было выкупить за свои вещи. Скоро предложение превысило спрос, и конвой уже очень неохотно брал вещи, перебирал.
На Куйбышевскую пересылку их свозили, помыли, вернули в том же составе в тот же вагон. Конвой принял их новый, - но по эстафете ему было, очевидно, объяснено, как добывать вещи, - и тот же порядок покупки собственной пайки возобновился до Новосибирска. (Легко представить, что этот заразительный опыт в конвойных дивизионах переимчиво распространялся.)
Когда в Новосибирске их высадили на землю между путями, и какой-то еще новый офицер пришел, спросил: "Есть жалобы на конвой?" - все растерялись, и никто ему не ответил.
Правильно рассчитал тот первый начальник конвоя - Россия!..
"Стукнуть" на вора за падло только другому вору или воровской "шестёрке" (то есть всем, кого сталинисты считали социально близкими советской власти), хотя конечно идти на поводу у советского лагерного начальства не есть геройство.
"Стукнуть" на вора за падло только другому вору или воровской "шестёрке" (то есть всем, кого сталинисты считали социально близкими советской власти), хотя конечно идти на поводу у советского лагерного начальства не есть геройство.
Вот видите, все можно оправдать. Только применяете вы это выборочно
Отправлено: 28.01.10 22:42. Заголовок: marat пишет: Вот ви..
marat пишет:
цитата:
Вот видите, все можно оправдать.
Я ж говорю - по "марату" при Сталине репрессий НЕ БЫЛО!!!! А если были - то оччччччень ма-а-а-а-аленькие. А если большие - то сажали только за дело. Причем, таких же "помощников" "кровавой гэбни". Так что в сухом остатке - УСЁ ДЕЛАЛОСЬ пра-а-а-а-авильно!!!! Типа что и требовалось провопить доказать.
Отправлено: 31.01.10 01:08. Заголовок: User пишет: Разбор ..
User пишет:
цитата:
Разбор истории с доносом см. - "Кто написал донос Солженицына? Операция Паук"
Скажем так, попытка разбора, довольно неумелая, на мой взгляд. Одни общие слова. Главное доказательство - никто не сделал сравнение почерка Солженицына и Ветрова.
цитата:
Зато в книге нет:
1. Сопоставления почерка А.И. с мифическим Ветровым;
2. Никакого серьезного графологического анализа;
3. Вопрос: откуда бы у Арнау мог взяться образец почерка НАСТОЯЩЕГО Солженицына?
4. Нет архивных данных лагеря: кто, когда сел, за что расстрелян? Ни того, стыкуются ли зафиксированные в архивах события в лагере с текстом доноса?
5. Откуда Арнау (да и Ржезач) могли узнать, что вообще происходило в Богом забытом, секретном лагере в Экибастузе? Понятно, о лагере - из книги самого Солженицына. А комментарии откуда? О том, что после "доноса" расстреляли бандеровцев? Какая сорока на хвосте принесла об этом Арнау и Ржезачу? Правильно: сотрудники КГБ, приставленные к "писателям".
Короче: НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ФОТОКОПИЯ ДОНОСА ГРУБОЙ ПОДДЕЛКОЙ?
Ну вот, детальный разбор и сравнение почерка. http://www.x-libri.ru/elib/bushn000/00000245.htm Его сделал писатель В.Бушин, имевший с Солженицыным переписку еще в шестидесятых годах. У его были его письма и, соответственно, образец почерка для сравнения.
цитата:
В тексте письма буква "х" встречается четыре раза (в словах "уехал", "приехал", "хвалят", "переехать"), и каждый раз это острый крестик из прямых, без малейших извивов, черточек; в тексте доноса "х" встречается семь раз, и везде - тот же аскетически-незатейливый крестик. Букву "ж" мой рязанский корреспондент употребил в письме тоже четыре раза ("уважаемый", "пожелания", "жму", "надежда"), и облик ее, более всего характерный несоразмерно длинной средней черточкой, опять-таки весьма стабилен; в документе, подписанном "Ветров", я насчитал пятнадцать "ж" точно такого же начертания. Несколько сложнее обстоит дело с буквой "д". Здесь у Солженицына нет столь незыблемой стабильности: иногда он пишет её с хвостиком вверх, иногда - вниз, как, впрочем, и я. Так, в письме эта буква по первому образцу написана в словах "году", "рад", "однако", "трудно", а по второму - в словах "Владимир", "давать", "не давали", "обрадовало". Разнобой встречается даже в написании одних и тех же слов. В выражении "из дому" буква "д" с хвостиком вверх, а в слове "дома" - с хвостиком вниз. Да, явная нестабильность. Но картину такой же нестабильности мы видим и в тексте, опубликованном в "Neue Politik": в словах "заданию", "будет", "вроде", "подозрительными", "проходную" у буквы "д" хвостик вверх, а в словах "удалось", "сегодня", "полузагадочно", "сбудутся", "бандеровцев" и др. - вниз. Получалось, что нестабильность-то весьма стабильна. Сперва меня несколько озадачила буква "т". В письме она встречается шестнадцать раз и везде имеет форму двух палочек, одна из которых положена на другую; а в тексте журнала - пятьдесят два раза, и в пятидесяти случаях у нее такой же точно вид, но в двух (в словах "секретно" и "Ветров", что стоят в самом начале) она написана совсем иначе: три соединенных палочки с черточкой над ними. Конечно, двумя случаями из пятидесяти двух, т.е. менее чем четырьмя процентами, можно было бы и пренебречь, отнести их за счет естественной случайности, но все же это, как говорится, нарушало бы чистоту эксперимента. И вот, внимательно всмотревшись в факсимиле ещё раз, я нашел объяснение этим четырем процентам: да ведь первая и вторая строки, в которых и находятся слова, содержащие "т" совсем иного написания, принадлежат не Ветрову, а тому, для кого он сочинял свой донос. Совершенно очевидно, что эти строки написаны другим почерком: в доносе буквы наклонены вперёд, а в этих двух строках - стоит лишь сравнить хотя бы "р" - назад, там буквы мелкие, здесь - гораздо крупнее. Теперь нашли объяснение и тот, казавшийся странным факт, что в документе дважды проставлена дата, и резкое различие в её написании. Кстати, в написании Ветровым даты характерно и то, что год дается не полностью - в сокращении до двух последних цифр, и то, что в конце нет буквы "г", но так пишут многие. Особенно же примечательно у него то, что, ставя между составляющими дату цифрами точки, он размещает их не внизу строки, не у основания цифр, как это обычно делают, а выше - на уровне середины цифр. И всё это мы видим в письме Солженицына ко мне от 26.2.66. Несмотря на то что текст ветровского доноса сравнительно невелик, однако он дает выразительный материал для анализа: в нем отчетливо узнается не только почерк Солженицына, но и некоторые устойчивые особенности его письма, литературной манеры, хотя и представлены здесь эти особенности порой буквально крупицами. Например, одна из отчетливых особенностей его языка состоит в сильной тяге к сокращенному соединению слов. Когда-то, в двадцатые, в начале тридцатых годов такие словесные образования, часто весьма неблагозвучные и даже комичные, были в ходу повсеместно, потом их в нашем языке заметно поубавилось, но Солженицын навсегда сохранил к ним нежную привязанность. Он не напишет "хозяйственный двор" или "строительный участок", а непременно - как в "Архипелаге": "хоздвор" (3, 157, 252), "стройучасток" (3, 216). Или вот: "концемартовская амнистия (3, 293), "цемзавод" (3, 296 - цементный завод), "замдир" (3, 553 - заместитель директора) и т.д. Некоторые из этих словесных образований сущие уродцы, но привязанность к таким уродцам нашла место и в доносе, где мы встречаем слово "военлет" - военный летчик. Другая особенность солженицынского письма состоит в большой любви к назойливому подчеркиванию тех или иных слов и целых выражений. Так, не выходя за пределы третьего тома "Архипелага", встречаем на страницах 263-й и 289-й четыре подчеркивания, на 246, 253, 276, 282-й - пять, на 248-й -шесть, на страницах 244-й и 287-й - семь и т.д. На небольшом пространстве доноса обнаружила себя и эта особенность: в середине текста - "Всех знаем!", и в конце - "обезопасить меня от расправы уголовников". Ещё одна вполне очевидная особенность - злоупотребление запятыми. Александр Исаевич охотно ставит их там, где можно бы и не ставить, а порой даже в таких случаях, где ставить совсем не следует, не полагается. В "Архипелаге" читаем, например: "В нашей, уже очищающейся, среде они помогли быстрее охватить всю толщу огнем" (3, 247), "Выпытывать ли имена заключенных, подозреваемых, как центры сопротивления?" (3, 249), "Армяне, евреи, поляки, молдаване, немцы, и разный случайный народ" (3, 265). Если в первом случае слова "уже очищающейся" допустимо взять в запятые, но уж никак не обязательно, то во втором случае после "подозреваемых", а в третьем - после "немцы" ставить запятые совершенно непозволительно. Такое же пристрастие видим и в доносе. Там в первой фразе взяты в запятые слова "по вашему заданию", в четвертой - "в основном". С определенной натяжкой, как индивидуальная особенность стиля, это, Может быть, и допустимо, но абсолютно не обязательно. А в перечне "из 2, 8, и 10 бараков" запятая после восьмерки, как и в приведённом выше перечне национальностей после "немцы", просто недопустима. Или вот Ветров пишет: "Первая группа будет освобождать "своих". Брать здесь местоимение в кавычки было совсем не нужно, ибо речь идет о том, что бандеровцы намерены освобождать бандеровцев, т.е. действительно своих - и по национальности, и по взглядам, и по судьбе. Почему же Ветров поставил кавычки? Да просто потому, что Солженицын так же чрезмерно привержен к ним, как и к запятым. Например, в третьем томе "Архипелага" на странице 254-й три выражения взяты в кавычки, на 286-й - четыре, на 257-й - пять и т.д. Иные совпадения точны до буквальности. Так, у Ветрова читаем: "Это предположение подтверждается и словами Мегеля "а полячишка-то, вроде умнее всех хочет быть...". Во-первых, запятая здесь, конечно, опять-таки ни к чему, но интереснее то, в какой простецкой манере вставлена прямая речь Мегеля: она даже начата не с большой буквы. Точно такую же упрощенность видим и у Солженицына. Ну, хотя бы: "Кто-то крикнул сзади: "а нам нужна - свобода!.." (3, 297). Или вот слово "краснопогонники". В доносе оно запросто вложено в уста Ивана Мегеля и в том именно месте, о котором сказано, что это "дословно". Но крайне сомнительно, чтобы такое словцо, построенное уж очень по старомодному давнелитературному образцу (золотопогонники, белоподкладочники и т.п.), было в ходу у заключенных, чтобы они называли им солдат охраны. Но в устах самого Солженицына, человека насквозь пролитературенного, оно, как и цитата из "Интернационала" ("Кто был никем..."), конечно, не удивительны. И действительно, мы неоднократно встречаем это слово и подобные им слова хотя бы в том же "Архипелаге": "Эти "краснопогонники", регулярные солдаты..." (3, 72), "Наверху краснопогонники спрашивают фамилию" (3, 194), "Командование ввело в женскую зону "чернопогонников" - солдат стройбата" (3, 311), "Этот солдат сопротивлялся голубым погонам" (3, 77) и т.д. А взять, допустим, обороты речи, вложенные опять- таки в уста Мегелю: "их кум... в штрафник затолкал", "вторая группа в это время давит службы". Подчеркнутые мной слова в подобных контекстах опять-таки часто встречаются в книгах Солженицына. Хотя бы: "Пришли хлопцы к паханам и сказали им так: "Если будете нас давить, мы вас перережем" (3, 306). Сам Солженицын признает, что доказательства могут быть и косвенные, и даже "лирические". А тут не лирика, а факты. Тут все убеждает. Книга жизни "Архипелаг" и донос на товарищей по неволе написаны одной рукой.
Ну вот, детальный разбор и сравнение почерка. http://www.x-libri.ru/elib/bushn000/00000245.htm Его сделал писатель В.Бушин, имевший с Солженицыным переписку еще в шестидесятых годах. У его были его письма и, соответственно, образец почерка для сравнения.
Спецслужбы не умеют подделывать почерк как волки не умеют есть сырое мясо
Лучше бы придумали, что «Архипелаг ГУЛаг» написал не Солженицын, а британские/американские спецслужбы (как и книги Виктора Суворова)
Спецслужбы не умеют подделывать почерк как волки не умеют есть сырое мясо
Ну если вы внимательно прочитали, то там не столько разбор почерка, сколько разбор литературного стиля. А его не подделаешь - это как отпечатки пальцев.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 10
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума