Форум

Радиообращение рейхсканцлера А. Гитлера к нации по случаю открытия кампании "Зимней помощи" от 3 октября 1941 года

Германские мужчины и женщины! Если я сегодня говорю снова, спустя несколько долгих месяцев, то это не ответ одному из тех государственных деятелей, которые недавно задавались вопросом — отчего я молчал в течение столь длительного времени. Потомки однажды оценят, что было более важным в течение этих трёх с половиной месяцев — речи Черчилля или мои дела.

Сегодня я прибыл сюда, чтобы произнести краткое вводное сообщение в рамках Зимней Помощи. На сей раз мне было особенно трудно приехать сюда, потому что в те часы, пока я нахожусь тут, новые, грандиозные события происходят на нашем восточном фронте.

В течение прошедших 48 часов опять проводится операция крупнейших масштабов, которая поможет сокрушить врага на Востоке. Я говорю с вами от имени миллионов, которые в этот момент сражаются и хотят попросить германский народ дома осуществить, в дополнение к другим жертвам, Зимнюю Помощь в этом году.

Начиная с 22-го июня идёт битва исключительной важности для всего мира. Лишь потомки смогут ясно оценить всё её значение и важность и осознать, что с неё началась новая эра.

Я не хотел этой борьбы. С января 1933 года, когда провидение доверило мне руководство Германской империей, я видел перед собой цель, суть которой включена в программу нашей национал-социалистической партии. Я никогда не отступался от этой цели и никогда не отказывался от моей программы.

Я прилагал усилия, чтобы возродить народ, который, проиграв войну из-за собственной ошибки, испытал самый глубокий крах в своей истории. Это само по себе было гигантской задачей. И я начал решать эту задачу в момент, когда другие либо потерпели неудачу, либо больше не верили в возможность выполнения такой задачи. То, чего мы достигли за эти годы, следуя путём мирной перестройки, беспрецедентно.

Я и мои соратники были вынуждены иметь дело с демократическими элементами, у которых за душой нет ни одной стоящей цели.

Ни мне, ни любому из нас не нужна была эта война, чтобы обессмертить наши имена. Кроме того, мы ещё далеко не всё сделали, и в некоторых областях находились в самом начале.

Мы преуспели в восстановлении нашей империи несмотря на то трудное обстоятельство, что в Германии один квадратный километр должен прокормить 140 человек. Всё же мы решили наши проблемы, в то время, когда другие не справились со своими.

У нас были следующие принципы. Во-первых, внутренняя консолидация германской нации; во-вторых, достижение равных прав на мировой арене; в-третьих, единство германского народа и, таким образом, восстановление естественного положения вещей, которой было искусственно разрушено.

Поэтому наша внешняя программа была определена заранее. Это не означало, что мы будем когда-нибудь хотеть войны. Но было непременное условие — мы никогда не откажемся от возрождения германской свободы, как одного из условий германского возрождения.

Я сделал миру множество предложений в этих направлениях. Мне не нужно их тут повторять. Это уже сделано моими сотрудниками-публицистами. Сколько мирных предложений я сделал миру, и предложений о разоружении, о новом мировом экономическом порядке? Все они были отвергнуты теми, кто не мог рассчитывать, что работа на благо мира позволит их режимам удержаться у власти.

Несмотря на это мы постепенно, за долгие годы, наполненные мирным трудом, проводили не только внутренние реформы, но также крепили единство германской нации, создавали Германскую империю, возвращали миллионы немцев на родину.

В течение этого периода я преуспел в привлечении множества союзников. Они возглавляемы Италией, тем государственным деятелем, с кем я связан узами личной и сердечной дружбы. Наши отношения с Японией продолжают улучшаться. В Европе было много государств, которые издавна питали к нам симпатию и дружеские чувства, в частности Венгрия и некоторые Скандинавские страны. К их числу добавились и новые нации.

К несчастью, среди них нет нации, чьей дружбы я добивался с особенной настойчивостью, Британии. Британский народ, в целом, не несёт за это ответственности. Напротив, есть горстка людей, которые в их глубокой ненависти, в их бессмысленности, срывают любую попытку взаимопонимания, поддерживаемые тем врагом мира, которого вы все знаете — международным еврейством.

Мы не преуспели в том, на что я всегда надеялся — в налаживании связей между Великобританией, особенно между английским народом, и германским народом. Также, как и в 1914 году, трудное решение должно было быть принято. Но я не содрогнулся от этого, потому что понял одно: если невозможно добиться от Англии дружбы, то пусть Германия испытает её вражду в то время, пока я всё ещё фюрер Германии.

Если дружба Англии не могла быть завоёванной теми мерами, которые я предпринял и предложениями, которые я сделал, то она не была бы завоёвана и в будущем. Не оставалось иного выбора, кроме борьбы. Я благодарен судьбе, что именно я возглавляю эту борьбу. Я убеждён, что с этими людьми нельзя достичь никакого взаимопонимания. Они — безумные дураки, люди, которые в течение 10 лет не говорили ничего, кроме: "Мы снова хотим войны с Германией". Когда я хотел добиться понимания, Черчилль кричал: "Я хочу войны!".

Теперь он её имеет. И вся его компания поджигателей войны, которые говорили, что это будет "очаровательная война", которые поздравляли друг друга 1-го сентября 1939 года с началом "очаровательной войны", — они, возможно, теперь думают по-другому. И если они всё же не знают, что война — это вовсе не очаровательное дело для Англии, то они, конечно, всё узнают должным образом, не сойти мне с этого места. Эти поджигатели войны с успехом подстрекали Польшу, они разжигают войну не только в Старом, но и в Новом Свете.

Было время, когда Англия не снисходила до просьб о помощи от конкретных стран, зато великодушно обещала помощь всем и каждому. С тех пор положение поменялось. В те дни я делал предложения Польше. Теперь, когда события приняли совсем не тот оборот, которого мы ожидали, я благодарю провидение, что оно уберегло меня от того, чтобы мои тогдашние предложения были приняты. Мы должны были разорвать еврейско-демократический и масонский заговор, который втягивал два года назад Европу в войну.

С тех пор идёт борьба между правдой и ложью и, как всегда, правда победит. Другими словами, несмотря на все выдумки британской пропаганды, которые порождает международное мировое еврейство и его пособники-демократы, они не смогут изменить исторические факты. А исторический факт в том, что в течение двух лет Германия наносит поражение одному противнику за другим.

Я этого не хотел. Сразу же после первого конфликта я снова протянул руку. Я сам был солдатом и знаю, как трудно одерживать победы.

Мою руку оттолкнули. С тех пор мы наблюдали, как каждое мирное предложение немедленно использовалось поджигателями войны — Черчилль и его клевреты тут же говорили, что наше стремление к миру — доказательство нашей слабости. Поэтому я сошёл с этого пути. Я выстрадал следующее заключение: необходимо добиться решения ясного, решения, важного для истории в течение последующих сотен лет.

Постоянно прилагая усилия по нераспространению военных действий, я принял решение, которое было очень трудным для меня. В 1939 году я отправил моего министра в Москву. Более горьких чувств я никогда не испытывал. Я пытался отыскать взаимопонимание.

Вы сами лучше всех знаете, как честно мы соблюдали наши обязательства. Ни в нашей печати, ни на митингах не было сказано ни одного плохого слова о России. Ни одного слова о большевизме. К сожалению, другая сторона не соблюдала своих обязательств с самого начала.

Этот договор ознаменовался цепью предательств, первым их которых было нарушение целостности северо-востока Европы. Вам прекрасно известно, что значило для нас молча наблюдать, как давят на финский народ, что значило для нас, когда Прибалтийские государства также были побеждены. Что это значило, может быть оценено теми, кто знает немецкую историю и знает, что там нет ни одного квадратного километра земли, который бы не был приобщён к культуре и цивилизации трудом немецких поселенцев.

Я всё ещё хранил молчание. Я принял решение только тогда, когда понял, что Россия дождалась часа, чтобы напасть на нас, в тот момент, когда у нас были только три неполные дивизии в Восточной Пруссии и 22 советские дивизии против них. Мы постепенно получили доказательства, что у наших границ строились один за другим аэродромы, и дивизии гигантской Советской Армии одно за другим концентрировались там.

Тогда я был просто обязан обеспокоиться — в истории нет оправдания для беспечности. Я отвечаю за настоящее германского народа и, насколько возможно, за будущее. Поэтому я был вынужден постепенно предпринимать защитные меры.

Но в августе и в сентябре прошлого года стало ясным одно. Решение английской проблемы на Западе, которое требовало участия всех германских военно-воздушных сил более было невозможным, потому что у меня за спиной стояло государство, которое готовилось напасть на меня, улучив момент, но только сейчас мы понимаем, насколько далеко продвинулась эта подготовка. Я ещё раз попытался решить эту проблему в целом и поэтому пригласил Молотова в Берлин.

Он поставил мне четыре хорошо известных условий. Во-первых, Германия наконец должна была согласиться с тем, что — поскольку Россия ощущала угрозу со стороны Финляндии — Россия желала ликвидировать Финляндию. Это был первый вопрос, на который мне было трудно ответить. Но я не могу ответить иначе, как отказом.

Второй вопрос касался Румынии, вопрос о том, защитят ли германские гарантии Румынию от России. В этом случае я также сдержал своё слово. И я не жалею об этом, потому что я нашёл в генерале Антонеску человека чести, который всегда без колебаний держит слово.

Третий вопрос относился к Болгарии. Молотов потребовал для России права послать туда войска и, таким образом, предоставить Болгарии русские гарантии. Что это означало, мы знаем на примере Эстонии, Латвии и Литвы.

На этот вопрос я сказал, что такие гарантии даются по просьбе страны, которой гарантии нужны, и что я ничего не знаю о таких просьбах и что я должен обдумать это и проконсультироваться с моими союзниками.

Четвёртый вопрос касался Дарданелл. Русские требовали баз в Дарданеллах.

Молотов теперь пытается отрицать это, что неудивительно. Если завтра-послезавтра его больше не будет в Москве, он будет отрицать, что его больше нет в Москве.

Он выдвинул эти требования и я отклонил их. Я должен был отклонить их. Мне всё стало ясно и последующие переговоры были безрезультатными. Моя осторожность обострилась.

Далее я внимательно наблюдал за Россией. Каждая обнаруженная нами дивизия тщательно фиксировалась и контрмеры были приняты.

В мае ситуация зашла так далеко, что я уже не мог отмахнуться от мыслей о битве не на жизнь, а на смерть. В то время я должен был держать язык за зубами и это было вдвойне трудно для меня, но не так уж трудно ради немцев, поскольку они должны были понять, что бывают моменты, когда нельзя сказать и слова, чтобы не подвергнуть смертельной опасности всю нацию.

Куда труднее было хранить молчание перед моими солдатами, которые дивизия за дивизией стояли на восточной границе империи и пока ещё не знали, что именно происходит. И именно ради них я хранил молчание.

Если бы я проронил хоть одно-единственное слово, я бы не изменил решения Сталина. Но тогда эффекта неожиданности, остававшегося мне в качестве последнего оружия, не было бы.

Любой намёк, любая оговорка стоили бы жизней сотен тысяч наших товарищей. Поэтому я молчал до той минуты, пока, наконец, не решил взять инициативу в свои руки. Когда я вижу, что враг целится в меня из винтовки, я не буду ждать, пока он выстрелит. Я предпочитаю первым спустить курок.

Это было самым трудным решением за всю мою жизнь — шагнуть в открытую дверь, за которой скрываются тайны, о которых узнают только потомки — отчего это случилось, и как это было. Получалось, что можно было положиться лишь на свою совесть, на доверие своего народа, на собственное оружие и на помощь Всемогущего. Он не поддерживает бездействующего, но Он благословляет того, кто сам готов и жаждет сражаться и жертвовать своей жизнью.

Утром, 22-го июня, началось самое большое в мировой истории сражение. С тех пор прошло около трёх с половиной месяцев и сейчас я говорю:

Всё с тех пор идёт согласно нашим планам. В течение этого периода времени мы ни на секунду не упускали инициативы из рук. До этого дня каждое действие принималось в соответствии с планом, так же, как ранее на востоке против Польши, позже — против запада и, наконец, против Балкан.

Но я должен в связи с этим сказать одну вещь. Мы не ошиблись в наших планах. Мы также не ошиблись в оценке эффективности и храбрости немецкого солдата. И мы не ошиблись насчёт качества нашего оружия

Мы не ошиблись относительно прекрасной организации фронтов и службы тыла, осваивающей гигантские области. И мы не ошиблись насчёт нашего фатерлянда.

Однако, насчёт одной вещи мы ошиблись. Мы понятия не имели, насколько грандиозными были приготовления этого врага против Германии и Европы и как невероятно велика была опасность, как мы чудом избежали разрушения не только Германии, но и всей Европы.

Что я могу сказать сейчас. Я говорю это только сегодня, потому что я могу сказать, что этот враг уже сокрушён и никогда не поднимется снова.

Его мощь была сконцентрирована против Европы, которая, к несчастью, ничего об этом не знала, а многие и сейчас не имеют об этом ни малейшего понятия. Это был бы второе нашествие Чингиз-хана. Тем, что эта опасность была предотвращена, мы обязаны, в первую очередь, храбрости, выносливости и самоотверженности германских солдат, а также самоотверженности наших союзников.

Впервые нечто вроде пробуждения Европы пронизало континент. На севере сражаются финны, нация истинных героев, в тех необозримых пространствах они полагаются лишь на собственную силу, храбрость и упорство.

На юге сражается Румыния. Она с удивительной быстротой оправилась от труднейшего кризиса, её народ ведёт человек храбрый и быстро принимающий решения.

Охвачено всё поле битвы, от Арктического океана до Чёрного моря. Наши германские солдаты сейчас сражаются на этом пространстве и вместе с ними в их рядах сражаются финны, итальянцы, венгры, румыны, словаки, хорваты и испанцы. Бельгийцы, голландцы, датчане, норвежцы и даже французы присоединились к ним.

Течение это беспрецедентного процесса знакомо вам по описаниям. Из трёх германских групп армий, одна имела задачу расколоть центр и открыть пути направо и налево. Две фланговые группы имели следующие задачи: одна должна была наступать на Ленинград и другая — захватить Украину. Эти первичные задачи были в основном выполнены.

И вот, во время этой великого исторического сражения, враг спрашивает: "Почему ничего не происходит?". Но нечто всегда происходит. И потому, что нечто происходит, мы не могли говорить.

Если бы я был британским премьер-министром, я бы тоже продолжал только говорить в сложившейся ситуации, потому что там ничего не происходит, и различие в этом. Мы молчали — не потому, что мы не воздаём должное непревзойдённым достижениям наших солдат, а потому, что не хотели давать никакой информации для врага в обстановке наступления, о котором он, с его убогой разведкой, узнавал только дни, а то и недели спустя.

Германское высшее командование выдаёт правдивые сообщения, даже если тупые британские мужланы-газетчики заявляют, что они должны быть подтверждены. Сообщения германского высшего командования были полностью подтверждены. Мы разбили поляков, а не поляки нас, хотя британская пресса утверждала противоположное. Нет сомнений и в том, что мы находимся в Норвегии, а не британцы.

Нет никаких сомнений, что мы добились успеха в Нидерландах и в Бельгии, а не Англия. Также нет сомнений в том, что Германия завоевала Францию, и что мы сейчас стоим в Греции, а не англичане или новозеландцы. На Крите не они, а мы. германское высшее командование говорит правду.

Так же обстоят дела на Востоке. Согласно британской версии, нам в течение трёх месяцев наносили одно поражение за другим, тем не менее мы в тысяче километров от нашей границы. Мы — к востоку от Смоленска, мы — перед Ленинградом и на Чёрном море. Мы у Крыма, а не русские на Рейне.

Поэтому, если русские непрерывно одерживали победы, то они не использовали их плоды. На самом деле, после каждой победы они отступали на 100 или 200 километров, очевидно, заманивая нас вглубь своей территории.

Величие этой битвы выражается следующими числами. Среди вас многие пережили Мировую войну и они знают, что значит брать пленных и наступать на сотни километров.

Число пленных сейчас достигло примерно 2 500 000 русских. Число захваченных или уничтоженных нашими руками орудий — приблизительно 22 000. Число захваченных или уничтоженных нашими руками танков — свыше 18 000. Число уничтоженных на земле и сбитых самолётов — свыше 14 500.

За нашей линией фронта — русская территория, дважды превышающая размеры Германской империи в 1933 году, когда я пришёл к власти, или в четыре раза больше Англии. Линия фронта, на котором сражаются германские солдаты, от 800 до 1000 километров по карте. Реальная её протяжённость в полтора-два раза больше.

Они сражаются на фронте гигантской протяжённости против врагов, которые не являются людьми, а скорее животными, или зверьми. Теперь мы знаем, в кого большевизм превращает людей.

Мы не можем описать гражданскому населению фатерлянда то, что происходит на Востоке. Это превосходит всё самое зловещее, что может породить человеческое воображение. Враг сражается со скотской жаждой крови с одной стороны, и из страха перед комиссарами с другой стороны.

Наши солдаты пришли на земли, 25 лет бывшие под большевистской властью. Те из солдат, у которых в сердцах или в умах ещё жили коммунистические идеи, вернутся домой, в буквальном смысле этого слова, исцелёнными.

Картины этого рабоче-крестьянского рая — какие я всегда описывал, — будут подтверждены пятью или шестью миллионами солдат после окончания этой войны. Они будут свидетелями, на которых я смогу положиться. Они прошли по улицам этого рая.

Это — исключительно фабрика по производству оружия против Европы, выстроенная за счёт жизненного уровня граждан. Наши солдаты победили этого жестокого, зверообразного противника, врага с мощнейшим вооружением.

Я не могу подобрать слов, чтобы описать то, что они делают. Каких вершин храбрости и отваги они ежедневно достигают, и какие неизмеримые, невообразимые предпринимают усилия.

Говорим ли мы о наших летчиках-истребителях, или пилотах пикирующих бомбардировщиков, или о наших подводниках, говорим ли мы, наконец, о наших альпийских стрелках на севере, говорим ли мы о людях из подразделений СС — все они одинаково хороши. Но, прежде всего, особенно сейчас, я хочу подчеркнуть выдающуюся роль германских пехотинцев.

У нас есть три дивизии, друзья мои, которые с весны прошли маршем от 2 до 3 тысяч километров. И есть многочисленные дивизии, которые совершили переходы на расстояние от 1,5 до 2 тысяч километров. Это говорит само за себя.

Я хочу сказать, что если рассуждать о молниеносной войне, то эти солдаты заслуживают, чтобы их называли молниеносными, потому что переходов такой протяжённости история ещё не знала, за исключением беспорядочного бегства некоторых английских полков.

В истории зафиксировано только молниеносное отступление. В любом случае, речь не идёт о таких расстояниях, потому что враг заботился о том, чтобы держаться поближе к побережью.

Я не хочу этими словами унизить врага. Я лишь хочу воздать должное германскому солдату. Он достиг совершенства. А также работники всех связанных с армией организаций — наполовину рабочие, но наполовину и солдаты. Потому что в это судьбоносное время практически каждый — солдат.

Каждый рабочий — солдат. Каждый железнодорожник — солдат. На оккупированной территории каждый должен быть вооружён, это колоссальная территория. До, что делается в тылу, так же грандиозно, как и победы на фронте.

Свыше 25 000 километров русских железных дорог снова функционируют. Свыше 15 000 километров русских железных дорог перешиты на немецкую колею. Общая протяжённость железных дорог на Востоке, перешитых на немецкую колею, более чем в 15 раз превышает самую длинную железнодорожную магистраль в империи — что тянется от Штеттина до Баварских Альп, а она немногим короче 1000 километров.

Каких трудов, какого пота это стоило, люди в империи представить не могут. За всем этим — трудовые батальоны, организации трудового фронта. Настоящий огромный фронт открыт этими службами; врачи и санитары, медсёстры Красного Креста — все приносят жертвы на алтарь победы.

Позади этого фронта уже работает новая администрация, чтобы позаботиться об этих обширных землях.

Если эта война затянется, Германия и её союзники в полной мере используют огромный потенциал оккупированных территорий, и мы знаем как всё это организовать.

Кратко описывая картину уникальных достижений немецких солдат и всех, кто сейчас сражается или трудится на Востоке, я также хочу передать вам благодарность немецких солдат за превосходное, первоклассное оружие, которым страна снабдила их, и их благодарность за боеприпасы, которыми они располагают в неограниченных количествах — зависящем только от скорости их транспортировки.

Есть одна проблема — проблема перевозок. Мы проследили, чтобы во время этой великой войны была хорошо организована служба доставки вооружения и боеприпасов, потому что я знаю — нет такого противника, которого нельзя победить с помощью достаточного количества боеприпасов.

И если время от времени вы читаете в газетах о грандиозных планах других государств, о том, что они намереваются сделать, когда собираются начать, когда вы слышите о миллиардных суммах, вспомните мои слова: во-первых, мы осваиваем целый континент, который используем в нашей борьбе; во-вторых, мы говорим не о капитале, а о рабочей силе и на все 100 процентов вкладываем эту силу в дело. Если мы молчим, это не означает, что мы ничего не делаем.

Я прекрасно знаю, что другие делают всё лучше, чем мы. Они строят неуязвимые танки, которые быстрее наших и которым не нужен бензин. В сражениях мы множество из них вывели из строя. Это — решающее.

Они строят чудесные самолёты, всё, что они делают, достойно удивления. Всё, что они делают, непостижимо, даже технически непостижимо, но у них нет машин, которые бы могли превзойти наши, и машины в которых мы сражаемся сегодня, не те, в которых мы будем сражаться в следующем году.

Я верю, что это удовлетворит каждого немца. Обо всём остальном позаботятся наши изобретатели, и наши германские рабочие, и работающие женщины. Позади фронта храбрости и самоотвержённости есть ещё и домашний фронт, фронт, состоящий из городов и сёл.

Миллионы германских тружеников работают в городах и на селе. Весь народ объединился в борьбе.

Этот единый германский народ противостоит двум крайностям в остальном мире. С одной стороны — капиталистическое государство, которое отнимает у людей естественные права с помощью лжи и предательства, заставляя их интересоваться исключительно собственными интересами; с другой стороны — коммунистическое экстремистское государство, которое принесло невообразимую нищету миллионам и жаждет ввергнуть весь мир в такую же нищету.

По-моему, это налагает на нас только одну обязанность — бороться сильнее, чем когда-либо прежде, в защиту наших национал-социалистических идеалов. Нам должна быть ясна одна вещь. Когда эта война закончится, то победит в ней германский солдат — представитель рабочих и крестьян, настоящий представитель народных масс.

Победа будет одержана германским тылом: миллионами рабочих — мужчин и женщин, — крестьян, творческой интеллигенцией. Все эти миллионы будут победителями. Те, кто трудятся в тылу, имеют право знать, что это новое государство будет построено для них.

Фронтовой опыт породит ещё большее количество фанатичных национал-социалистов. В Германии правит один закон — тот, кто способен повести за собой — в военной ли, в политической или экономической области, — будет уважаем и ценен в Германии, но ещё более уважаемым будет простой труженик, без поддержки которого самый величайший правитель не добьётся ничего. Это — решающее.

Германский народ может сегодня гордиться. У него лучшие политические руководители, лучший генералитет, лучшие инженеры и управленцы в экономике, а также лучшие рабочие, лучшие крестьяне — лучшие люди.

Спаять всех этих людей в одно нерасторжимое сообщество — вот задача, которую решаем самостоятельно как национал-социалисты. Эта задача стоит перед Германией более ясно, чем когда-либо прежде.

Я приехал с войны на один день с моей партийной программой, выполнение которой ещё более важно для меня, чем когда-либо. Я приехал сюда, чтобы заявить германскому народу, что в рамках Зимней Помощи есть возможность продемонстрировать дух единства. Что жертвы, приносимые на фронте, ни ч чем несравнимы. Что настоящие и будущие достижения германского тыла будут запечатлены в истории.

Только когда весь германский народ станет единым самоотверженным сообществом, мы сможем ждать и надеяться на помощь Господа Всемогущего. Всемогущий никогда не помогал лодырям. Он не помогает трусам. Он не помогает людям, которые сами не могут помочь себе.

Это принципиально — помогите себе сами и Всемогущий Господь не откажет вам в Своей помощи!

Источник: New York Times, 04.10.1941.
Перевод, обработка: Hoaxer

ВНИМАНИЕ!!!

форум закрыт!!! (31.03.24 )

Радиообращение рейхсканцлера А. Гитлера к нации по случаю открытия кампании "Зимней помощи" от 3 октября 1941 года