Форум

Кстати, очень мне нравиться читать воспоминания артиллеристов.
Особенно, минометчиков.
Как-то очень живо представляешь себя на их месте.
И получаешь "кусочек" лютой жути....

(Это также к тому, насколько РККА в 1944 была "гораздо более обучена", чем к июню 1941)
=========================================

цитата:

Борис Михайлович Михайлов после окончания училища

(Из архива Б. М. Михайлова)

Я, Михайлов Борис Михайлович, родился в 1925 г. в Ленинграде. На Советско-германский фронт – на Заднестровские плацдармы прибыл 9 мая 1944 года после окончания офицерского пулеметно-минометного училища (г. Термез).

В должности командира взвода 82 мм минометов 2-го батальона 1288 полка 113 стрелковой дивизии (бывшей 5-ой ополченческой Фрунзенского района Москвы) прошел от Молдавии до Австрии, где в апреле-мае 1945г был дважды ранен. К этому времени я оставался последним солдатом пехотного батальона, начавшим боевой путь с Днестра.

За год непрерывных наступательных боев наш полк неоднократно выводили в тыл из-за огромных людских потерь. В стрелковых ротах оставались единицы солдат и ни одного офицера.

Моя родная 113 дивизия вышла на Днестр в апреле 44 года, будучи обескровленной тяжелыми боями на Правобережной Украине, но все же остатки ее пехоты сумели переправиться через Днестр и закрепиться там на Шерпенском плацдарме.

На Правобережной Украине стрелковые подразделения дивизии пополнялись в значительной части “чернорубашечниками”. С этим словом, изобретенным немецкой пропагандой и запрещенным советской цензурой, я заочно познакомился еще по дороге на фронт, встретив на бруствере брошенного окопа листовку – пропуск для сдачи в плен.

– Рiднi братя, украiнцi! Чорнорубашечники! Росiяни гонят вас як скiт на убой пiд дулами своих автоматiв. Вам не довiряют новоi зброi, не обучають современной войне, а также не дають обмундирования – все равно смерть! Повертайте зброю протiв ненависнiх жидiв–комiсаров! Переходьте до нас. Тут ви зустрiнете своiх истиных друзiв - борцiв за самостийную Украiну, незалежну от Радяньской тиранii...”

Направление на передовую чернорубашечников, то есть не обмундированных в военную форму призванных полевыми воекоматами и “непроверенных” украинцев было вызвано разными обстоятельствами и, в первую очередь, большими потерями наших пехотных частей в кровопролитных наступательных боях десяти сталинских ударов сорок четвертого года.

На Шерпнский плацдарм я не попал, хотя и был туда направлен. Именно в этот день – 9 мая во время смены частей немцы атаковали боевые порядки дивизии. Началась паника. Пехота побежала. Мало кто из солдат перебрался с плацдарма на “материк”. В минометной роте к моему появлению осталось несколько солдат и один офицер. Наша рота, как и все пехотные части дивизии пополнялись собранными по деревням Одесской области “белобилетниками” – больными и старичками , каким-то образом избежавшими призыва полевыми военкоматами. Практически все они служили в Красной армии и по различным чаще неафишируемым причинам оказались на оккупированной немцами территории, где безбедно прожили три военных года. Большой любви к русским, к возвращению в колхозы у них я не наблюдал.

Все летние месяцы на нашем фронте шли “бои местного значения”. Красная армия готовилась к Битве за Балканы. Эта битва началась на заднестровском Тираспольском плацдарме У11 Сталинским ударом, который вечевым колоколом гремел над Балканским полуостровом и всей юго-восточной Европой долгих три месяца, оповещая мир о скором крахе немецкого вермахта. Весь август-сентябрь-октябрь советские войска, не считаясь с потерями, громили фашистов и их сателитов в Румынии, Югославии, Венгрии. Только в ноябре 1944 года 11 и 111 Украинские фронта вышли на венгерский отрезок Дуная, захватили правобережные плацдармы и завязали бои на подступах к Будапешту.

Рассказ 1-ый ПРОРЫВ НА БАЛКАНЫ

“Избранный для прорыва участок фронта (Тираспольский плацдарм – Б.М.) представлял большие неудобства, но зато давал крупнейшие оперативные выгоды [Малиновский. Ясско- Кишеневские Канны. М. Наука.1964.]

Об оперативных выгодах я в то время ничего не знал, поэтому буду говорить только о неудобствах.

Итак, до прорыва остались считанные дни. Вот–вот взлетят ракеты. Мало кто взойдёт на этот косогор. По крайней мере, половина твоих боевых товарищей будет похоронена здесь. Половина шансов за то, что ты останешься лежать в болоте, либо на косогоре, а другие – живые пройдут мимо, оставляя работу похоронным командам и медсанбатам. А пока...

Все ночи напролёт мы укрепляем и без того высокие брустверы, тем самым наращивая глубину окопов, строим землянки, рубим, пилим, маскируем. А утром солдаты, как убитые, валятся спать. Над всем передним краем тревожной мглой висит сознание близких грозных перемен. Кажется, весь воздух пропитан тревогой...

РАЗВЕДКА БОЕМ

– Командиры взводов, к командиру роты!

Спросонья я ничего не понимаю, но ноги сами бегут куда надо. Булганов, хмурый и напряжённый, только вернулся от командира батальона. Тревога моментально передаётся нам, заставляет быть до предела внимательным: наш полк вместе со штрафниками участвует в разведке боем!

Что это значит?

Для начала это значит, что большинство из нас не должно дожить до послезавтра. Но не об этом говорит Булганов. Он медленно рассказывает диспозицию:

-На рассвете 18 августа на участке 113 дивизии в первый ряд окопов придут штрафники. Пехота нашего 1288 полка отойдёт на вторую линию окопов. Два другие полка (1290 и 1292) уйдут во второй эшелон. Артиллерия всех полков нашей дивизии (включая и миномёты–“самовары”), останется на месте и будет “имитировать артподготовку прорыва”, то есть стрелять сорок минут, вызывая немецкий огонь на себя. После артподготовки штрафники поднимутся в атаку, а пехота 1288 полка займёт их места. Немцы, решив, что прорыв начался, откроют огонь. В это время наши наблюдатели всех родов и видов войск (которые ещё гуляют в приднестровских сёлах), будут наносить на свои планшеты обнаружившие себя огневые точки противника.

Задача пехоты – не вылезая из окопов, кричать “ура” и не пускать обратно штрафников;

задача штрафников – своей смертью помочь выявить огневые точки противника;

наша задача (в чём-то сходная с штрафниками) – как-то держаться и буквально на глазах у немцев стрелять сорок минут под прицельным огнём артиллерии “Неприступного Днестровского вала”.

Булганов уходит в пехоту на НП. Я остаюсь старшим на позиции. Связь по проводу.

Мы вернулись во взвода. Одно спасение, если оно есть, – копать. Пусть вода, пусть по колено, по пояс – только копать! Маскироваться бесполезно – всё на виду!

И мы копаем под неумолчный зуд августовских ещё более злых комаров в болотной духоте тростниковых зарослей. Вечер, ночь не приносят прохлады. Кухни где-то застряли. Посланные за ними солдаты заблудились и только к вечеру принесли сухой паёк. Мы безразлично жуём хлеб с американской свиной тушёнкой, запивая вонючей болотной водой...

Подводы, тяжело гружёные ящиками с минами, вязнут в непролазной грязи. Измученные, в кровь избитые ремнями и палками лошади, искусанные слепнями и некормленые, обессилено ложатся в болотную жижу. Их не поднять, и мы на себе таскаем мины связками через плечо.

17 августа из госпиталей, медсанбатов, санрот на передовую вернулись все малярики – “Болеть будете потом!”.

К нам в роту пришло человек 10–15. Жёлтые от хины и акрихина, измождённые постоянными приступами, они были плохими помощниками, но всё же... Рота выглядела вполне солидно. Человек тридцать на довольствии (полтора литра спирта в день!)...

Первый приступ малярии у меня был сразу, как мы пришли в болото. Но я не придал этому большого значения, а точнее, не разобрался: в 19 лет здоровое тело легко переносит временный подъём температуры, озноб... Это не семьдесят, когда уже при 37о жуёт кости, ломит голову. Следующий приступ схватил меня через день, когда копали окопы - было не до малярии. По-настоящему она взялась за меня именно в ночь на 18 августа, когда после двух бессонных комариных ночей пришла третья - решающая.

Я пошёл встречать заблудившуюся в тростниках телегу с минами. Долго лазал, кричал, мне отзывались, но я каждый раз выходил на чужие позиции. Наконец понял, что заблудился и дорогу назад не найду. Голова кружилась, всё тело тряслось от озноба. Подкосились ноги. Я сел около какой-то телеги, стоявшей прямо на дороге. Началась рвота... Потом всё было в полудрёме. Ездовой солдат узнал меня, взвалил на повозку с минами, привёз на позицию, уложил на сухой тростник. Я забылся... И вот...

“Редеет мгла ненастной ночи,
И бледный день уж настаёт,
Ужасный день...”

Пока я лежал на тростнике особых происшествий не произошло. Немцы вели беспорядочный обстрел переднего края. Мы стояли метрах в трехстах за пехотой, и к нам снаряды долетали редко. Лишь одна тяжёлая мина угодила в повозку, как раз в ту, которая поздним вечером привезла меня. Ездового закопали здесь же, в одной из болотных луж.

Приступ кончился ещё до артподготовки. Я чувствовал себя вполне сносно, хотя ночные 40о ещё давали себя знать.

Все на местах... В небе три красных, три зелёных: начало!

Я у телефона. Голос Булганова:

– Цель номер один! Десять минут беглый огонь!.
.....

http://iremember.ru/infantry/mikhailovbm/mikhailov_r2.htm

ВНИМАНИЕ!!!

форум закрыт!!! (31.03.24 )